Рассматриваются особенности использования понятия «буддийская дипломатия» в дискурсе общественных и гуманитарных наук Китая, Республики Корея и Японии. Анализируются научные работы (статьи, монографии, диссертации), в которых используется термин «буддийская дипломатия», выбранные из баз данных научных публикаций КНР, Республики Корея, Японии. В качестве дополнительных источников привлекаются материалы СМИ, сайты научных и образовательных организаций. Показано, что понятие «буддийская дипломатия» не находит широкого применения в научном дискурсе Китая, Кореи и Японии. В изучении «буддийской дипломатии в Китае можно выделить два основных направления: исторические исследования (изучение международных контактов в период раннего Средневековья и в ХХ в.) и исследования в области современных международных отношений. В Республике Корея и Японии понятие «буддийская дипломатия» применяется почти исключительно в работах, посвященных истории отношений между государствами Восточной Азии в эпоху раннего Средневековья.

После нескольких успешных военных кампаний, имеющих целью расширение и укрепление границ государства, маньчжурские правители цинского Китая столкнулись с проблемой интеграции в свою растущую империю культурно очень разных регионов. Многие исследователи считают, что интерес к буддизму со стороны маньчжурских правителей был связан с желанием всестороннее контролировать Тибет и Монголию, а также ограничить большое влияние, которое оказывали ламы на население этих регионов. Таким образом, империи была необходима единая и самобытная культура Цин. Данное исследование с опорой на биографии, служебные доклады и административные документы, в первую очередь связанные с именем генерала Нянь Гэнъяо и других военачальников, имеет своей целью добавить некоторые новые материалы к описанию процесса присоединения традиций тибетского буддизма к общей цинской культуре. Прежде всего исследование касается пограничного региона Амдо (современный Цинхай) между Тибетом и цинским Китаем, с 1720-х гг. имеющего стратегически важное значение для расширения контактов Цин с общинами Внутренней Азии.

Рассматривается чайное действо как элемент выстраивания дипломатических отношений в деятельности военных лидеров Японии конца XVI в. Автор прослеживает исторический путь чая в Японии – от лекарственного средства до политической практики, значимой для самурайского сословия. Особое внимание уделяется влиянию дзэн-буддизма на организацию и философию чайного действа как формы медитативной практики, с одной стороны, направленной на достижение просветления, с другой – соответствующей идеалам самурайского кодекса бусидо. На материале деятельности «трех объединителей Японии» анализируются примеры использования чайного действа для налаживания политических союзов, признания авторитета власти и укрепления социальных связей. Выявляется ключевая роль чайных мастеров, чья деятельность сочетала культурные, религиозные и дипломатические функции. В этот период чайная церемония превратилась в самостоятельный инструмент светской и буддийской дипломатии, способный оказывать влияние на политическую иерархию Японии. В работе выявлена значимость чайной практики в формировании политической культуры и укреплении авторитета военных правителей, что подчеркивает сложное взаимодействие эстетики, религии и власти.

Рассматривается положение буддизма в Северной Корее со второй половины XX в. до настоящего времени. Поскольку КНДР – суверенное государство, созданное на основе национал-коммунистической идеологии чучхеизма, вся его религиозная система полностью подчинена партийному руководству. Религиозный инсти тут долгое время воспринимался правительством страны как потенциальный оппонент действующей власти. Однако с 1970-х гг., когда КНДР начала активно устанавливать дипломатические контакты с другими странами, буддизм стал осознаваться важной частью культурного наследия корейцев, что можно было использовать в сфере международной дипломатии. В настоящее время вопросами буддизма в КНДР ведают две государственные структуры – Управление культурным наследием и Корейская буддийская федерация. Буддизм институализирован и управляется партийным аппаратом, священнослужители в основном воспринимаются не как духовные деятели, а как государственные служащие. Это находит отражение также во внешнем виде монахов – до недавнего времени они не брили головы и носили деловые костюмы. В начале XXI в. буддизм становится важным инструментом в установлении диалога с буддийскими общинами Республики Корея и других стран буддийского мира, в связи с чем северокорейские монахи постепенно корректируют свою деятельность. Буддийские контакты способствуют стабилизации напряженности не только на Корейском полуострове, но и в целом в странах Южной, Восточной и Юго-Восточной Азии. Это соответствует и стратегическим интересам России в Дальневосточном регионе, что дает возможность наметить конкретные пути для устойчивого толерантного взаимодействия, используя буддийский институт как реальный инструмент современной между- народной дипломатии в Азии.

Опираясь на материалы Государственного архива Российской Федерации и Государственного архива Республики Бурятия, авторы проанализировали основные формы взаимодействия представителей Центрального духовного управления буддистов (ЦДУБ) СССР на международном поприще. Отмечено, что вся внешнеполитическая деятельность советских буддистов была подконтрольна государственным и партийным органам, которые воспринимали ее в качестве «мягкой силы» в отношениях со странами Юго-Восточной Азии. Важной частью такой интеграции стало участие членов ЦДУБ СССР в работе различных конференций, съездов и членстве в неправительственных организациях, главной целью которых было поддержание пацифизма в мировом пространстве. Несмотря на это к концу 1960-х гг. в международных организациях стал накапливаться ряд противоречий между странами капиталистического и социалистического блоков. Авторы приходят к выводу о том, что активная внешнедипломатическая деятельность влияла на религиозную политику по отношению к буддизму в СССР.

Первыми на появление в китайских СМИ сообщений о находках ритуальных бронз в Саньсиндуе откликнулись за пределами Китая наиболее видные специалисты по археологии эпохи Шан и Чжоу 70–80-х гг. XX в. – Р. Бэгли, Р. Торп, Н. Барнард, К. М. Линдафф, Дж. Роусон. Западные археологи обычно жаловались на неполноту имеющихся у них данных и подвергали сомнению ряд успевших появиться в прессе положений, высказанных китайскими коллегами. После публикации в Китае в 1994 г. цветного альбома бронзовых изделий из Сычуани наступает эпоха зарубежных выставок ритуальных бронз Саньсиндуя, объехавших Лондон, Париж, Токио, Сидней и ряд городов США. Каждая из этих выставок сопровождалась изданием альбома-каталога, включавшего исследовательские разделы о выставленных находках. После первых лет XXI в. в экспонировании коллекции из Саньсиндуя и в публикации посвященных ей статей за пределами Китая наступил длительный перерыв, пока китайская сторона не провела в 2023–2024 гг. в особом административном районе Сянган (Гонконг) выставку, поводом для которой послужило возобновление археологических раскопок в Саньсиндуе.

Цель статьи состоит в реконструкции культурно-исторических процессов в долине Верхнего Инда в эпоху раннего железного века. В задачи исследования входит: систематизация антропоморфных петроглифов, которые благодаря стилистическому, иконографическому и технологическому анализу будут отнесены к определенному народу или культурной общности, а также анализ их пространственного распределения. Источниковая база состоит из 18 композиций из 10 местонахождений наскального искусства Ладакха и Гилгит- Балтистана. Для уточнения их датировки привлекаются археологические материалы и данные письменных и эпиграфических источников. Выявлены 8 сакских антропоморфных петроглифов, 3 ахеменидских, 10 индо-скифских, 9 юэчжийско-кушанских. Установлено, что долина Верхнего Инда служила маршрутом при экспансии ахеменидов (VI–IV вв. до н. э.), для миграционного пути саков (вторая половина I тыс. до н. э.), а впоследствии данная территория входила в состав Индо-скифского (I в. до н. э. – I в. н. э.), а затем Кушанского царств (начиная со II в. н. э.).

Представлены результаты изучения третьей столицы государства Когурё на позднем этапе его существования (V–VII вв.). Рассмотрены и проанализированы основные корейские и китайские письменные и эпиграфические источники. Столицу в это время общепринято соотносить с территорией современного г. Пхеньян, но конкретная локализация вызывает дискуссии. Выделяются два крупных этапа, которые можно назвать ранним Пхёнъяном и поздним Пхёнъяном (Чанан). Письменные и эпиграфические источники были дополнены археологическими данными о городищах Тэсон, Анхаккун, Чхонамдон, Пхёнъян, расположенных в этом районе, с которыми соотносят расположение столичного памятника на каждом этапе. Материальные свидетельства с этих объектов не всегда имеют четкую интерпретацию при сравнении их с данными из письменных источников. Проведение более масштабных исследований на памятниках в районе Пхеньяна позволит реконструировать столичную систему на позднем этапе существования государства Когурё. Уже в когурёское время город представлял собой развитый административно-политический, экономический, военный центр государства, функционирующий до нашего времени.

Исследован феномен мобильных оркестров, которые появляются на территории Китая в эпоху раннего Средневековья, на основе развития караванной торговли в экономике и кавалерии – в сфере военного дела. В реализации этой социальной потребности активное участие принимали «согдийцы» Западного края и кочевые народы северной степной зоны, в том числе создавшие собственные государства на захваченных китайских территориях. Появление музыкальных ансамблей из всадников-музыкантов можно проследить по их воспроизведению в глине в составе погребальной пластики, которую находили в гробницах периода «16-ти государств» или эпохи Северных династий; в последнем случае обычно фигурировал народ сяньбэйских табгачей. Формируется особая музыка «барабана и духовых», с помощью которой поддерживался четкий ритм в походах и построениях на полях сражений, которую исполняли военные музыканты, как правило, сидя верхом на конях или, реже, верблюдах. В дальнейшем их состав расширяется до парадных оркестров, участвовавших в придворных церемониях. В данной статье авторы в основном использовали материалы из экспозиций ведущих музеев КНР, что является первым шагом в изучении сформулированной темы.

Война сопротивления вьетнамского народа против США за спасение страны продолжалась 21 год (1954–1975). Вьетнаму предстояло противостоять противнику, имевшему во много раз больший экономический и военный потенциал. В ходе этой борьбы Вьетнам получил помощь от социалистических стран как в военном, так и в экономическом плане. Помимо помощи от двух крупнейших стран социалистического блока – Советского Союза и Китая, Вьетнам также получал помощь от других социалистических стран, прежде всего  Война сопротивления вьетнамского народа против США за спасение страны продолжалась 21 год (1954–1975). Вьетнаму предстояло противостоять противнику, имевшему во много раз больший экономический и военный потенциал. В ходе этой борьбы Вьетнам получил помощь от социалистических стран как в военном, так и в экономическом плане. Помимо помощи от двух крупнейших стран социалистического блока – Советского Союза и Китая, Вьетнам также получал помощь от других социалистических стран, прежде всего

Помощь социалистических стран Вьетнаму во время войны является одной из ключевых тем в истории Вьетнамской войны (1954–1975). Северная Корея также была страной, демонстрирующей высокий дух поддержки Вьетнама. В этой статье авторы используют два основных метода исторического исследования: исторический и логический. Для подготовки данной статьи авторы собрали различные источники, включая документы Национального архива Вьетнама, цифрового архива Центра Вильсона (США) и результаты исследований других авторов по изучаемой теме. Авторы сосредотачиваются на следующих вопросах: во-первых, позиция Северной Кореи по отношению к войне сопротивления Вьетнама против США; во-вторых, деятельность Северной Кореи по оказанию помощи Вьетнаму в период с 1965 по 1973 г.; в-третьих, оценка действий Северной Кореи по поддержке Вьетнама в указанный период. Результаты исследования предоставят новый материал, проясняющий международную поддержку сопротивления Вьетнама вторжению США. Кроме того, они помогут преодолеть ограничения существующих документов, связанных с дипломатическими действиями между Северной Кореей и Вьетнамом. Эта статья также является важным источником для всех, кто интересуется историей Вьетнамской войны.

Данное исследование посвящено Чумбокской трагедии в Ачехе, рассматриваемой сквозь призму политики памяти, с упором на необходимость помнить прошлое на фоне меняющихся политических и культурных контекстов. Политика памяти выступает одновременно в качестве научной критики и стратегического инструмента, направленного против доминирующих исторических нарративов. В исследовании, проведенном в округе Пиде – эпицентре конфликта, представление о котором наиболее искаженно в истории Чумбока, применяется качественный метод с целью изучения реальной динамики. Результаты исследования показали, что нарушения прав человека не ограничивались периодом с декабря 1945 по апрель 1946 г., а продолжались во время восстания движения Даруль Ислам и Исламской Армии Индонезии, возглавленного председателем PUSA Тенгку Даудом Бёрё в 1953 г. Полевые исследования показывают, что преследования, безнаказанность, принудительные браки и конфискация имущества семей улебаланг продолжались до 1950-х гг. Кроме того, исследование выявляет сложные социально-культурные проблемы в Пиде, указывая на то, что модели насилия и захвата имущества были более запутанными и продолжительными, что расширяет понимание долгосрочных последствий конфликта в Чумбоке.

В статье освещаются проблемы памяти, возникшие в результате японской оккупации Голландской Ост-Индии (совр. Индонезия) в 1942–1945 гг. Официально оккупация стран Юго-Восточной Азии (ЮВА) проходила под лозунгами паназиатизма и освобождения местного населения от влияния западных колонизаторов. Однако довольно скоро выяснилось, что ее жертвами стали не только представители европейских метрополий – военнопленные и интернированные, но и местное население: в Индонезии в такое положение попали как собственно индонезийцы, так и представители группы индише – люди, рожденные от смешанных браков. Как следствие, в послевоенный период для Японии актуальным вопросом стало не только установление отношений с молодыми странами ЮВА, получившими независимость, но и с европейскими странами, владевшими данными территориями накануне оккупации. Поэтому в статье урегулирование проблем памяти анализируется в связке Японии с двумя другими акторами – бывшей метрополией, Голландией, и новым независимым государством, Индонезией. Процесс восстановления и нормализации отношений Японии с этими странами включал в себя признание вины и выплату компенсаций (или средств на восстановление послевоенной экономики) и совершение символических актов (примирительные визиты монархов и глав правительств, возведение памятников). Кроме того, в статье освещаются усилия общественности и дипломатов, направленные на решение гуманитарных проблем, в частности попытки помочь пострадавшим людям найти если не материальную поддержку, то хотя бы признание общества по темам, табуированным долгие годы после войны.

Внедрение инициативы «Один пояс, один путь» открыло множество перспектив для развития Синцзяна. В Синцзяне, который является зоной свободной торговли, наблюдается рост количества международных обменов с соседними странами, и поэтому там нарастает потребность в квалифицированных кадрах в области иностранных языков для дальнейшего развития международной коммуникации. Рекомендованными способами подготовки кадров являются: оптимизация учебных программ; внедрение составных программ обучения кадров, включающих в себя иностранные языки и коммуникацию; расширение возможностей для зарубежных стажировок с целью международного общения; международное общение с применением средств, доступных в эпоху цифрового интеллекта.