Рассматривается эволюция употребления в речи разных эпох русского слова спасибо , которое изначально представляло собой сокращение из слов спаси Бог . Рассматриваются его семантические преобразования, отмеченные в разных лексикографических источниках от Словаря церковно-славянскаго и русскаго языка (1847. Т. IV) до современности. Отмечены особенности употребления в интеллигентной среде I половины ХХ в. Отмечается, что русское слово спасибо на протяжении почти двух столетий демонстрирует грамматическую полифункциональность, зафиксированную лексикографами: употребляется как субстантив, имеющий практически полную (без предложного падежа) парадигму склонения. В процессе функционирования его деэтимологизация (десакрализация, десемантизация) прошла естественным путем, получив мощный импульс в результате тотальной атеистической пропаганды советского периода.

Рассмотрена одна из ранних традиций церковнославянской гимнографической книжности, известная по восточнославянским спискам ΧΙ-ΧΙV вв. и получившая в научной литературе название Гимовской. На материале славянского перевода Антифонов Великой Пятницы - византийского гимнографического текста, входившего в восточнославянскойбогослужебнойкнижности в состав Триодей цветных и Стихирарей постных и цветных, ставятся вопросы происхождения и типологической природы данного типа текста. Сравнительный анализ шести восточнославянских списков показал текстологическую близость пяти из них и отличия шестого списка - Триоди Синодального собрания (РГАДА) № 138 XI-XII вв. с иным составом богородичен. Отличительной чертой всех восточнославянских списков является присутствие на предпоследнем месте каждого Антифона крестобогородична, отсутствующего в большинстве греческих и южнославянских, а также позднейших восточнославянских редакциях. Более или менее последовательно выраженное включение тех же крестобогородичен в ряд южнославянских компиляционных типов, относящихся к древнейшим этапам истории церковнославянской книжности, исключает возможность появления данного типа текста на восточнославянской почве. Результаты текстологического исследования, отличные от полученных ранее на материале других триодных гимнографических текстов, свидетельствуют о невозможности построения единой текстологической истории сборника.

Действительный член Петербургской академии наук, грек по происхождению, Константин Экономид в 1828 г. издал трехтомный труд «Опыт о ближайшем сродстве языка славяно-российского с греческим», в котором сравнивает грамматику и лексику церковнославянского, русского и греческого языков. Два из трех томов этого сочинения представляют собой собрание словарных материалов. В статье впервые в отечественной науке дается подробное описание этого труда, анализируются его источники, уточняется его место в истории русского языкознания.

Статья посвящена расшифровке древнетюркской рунической надписи на скале Ханын Хад в местности Ямаан Ус в Монголии (Ховдский аймак, Алтайский сомон), обнаруженной в 2015 г. в ходе работ Буянтской Российско-Монгольской археологической экспедиции. Археологами были найдены и зафиксированы два текстовых фрагмента, начертанных знаками древнетюркской рунической письменности, изданные в 2016 г. с фотографиями и прорисовками. Предлагается чтение и перевод обоих фрагментов, интерпретированных как единая надпись, гласящая: «(1) (С)бросив седельный ранец гостя, тяжелое (2) удали ( или от тяжести освободись) же!». Обращено также внимание на зафиксированную археологами тамгу, рассматриваемую в контексте другого тамгового материала с территории местности Ямаан Ус. В статье отклоняется гипотеза о возможной датировке надписи на основе палеографического критерия ввиду самого факта его условности. Вместе с тем акцентируется внимание на лексическом материале, формально позволяющем предварительно рассуждать об относительно позднем происхождении текста, но не дающем каких-либо определенных критериев для уточнения датировки.

Дается характеристика особенностей функционирования и системно-структурное выражение сравнительных конструкций в эпическом тексте по материалам якутских олонхо «Кыыс Дэбилийэ» и «Могучий Эр Соготох». В качестве объекта исследования выбраны сравнительные конструкции с показателем курдук ʻподобноʼ. Описано употребление обсуждаемых конструкций в создании тех или иных эпических образов и картин. В эпическом тексте наиболее частотны именные сравнительные конструкции с показателем курдук ʻподобноʼ, где эталоном сравнения выступает имя существительное, а также значительное количество сравнительных конструкций соответствует формуле «имя существительное в форме винительного падежа + причастие на -быт + курдук ». Эталоном для сравнения в олонхо часто выступают явления окружающей природы, растения и животные, эстетические идеалы, ставшие традиционными в якутском фольклоре.

Исследование имен собственных проводится на материале эпических текстов хакасской лингвокультуры. Имя собственное рассматривается как дескрипция, функционирующая в качестве онима в дискурсе. Традиция такой трактовки имени собственного восходит к лингвистическим и лингвофилософским исследованиям, представленным в трудах Н. Д. Арутюновой, Е. В. Падучевой, А. Д. Шмелева, Б. Рассела, Г. Фреге и др. Выделено четыре модели номинации, раскрывающие особенности развития имени из апеллятива как простой дескрипции с последующим ее преобразованием в имя собственное. Представлен анализ метафтонимической номинации как одного из видов эпических антропонимов. Доказывается, что основным способом формирования имен собственных такого порядка является перекатегоризация нереферентной характеризующей предикатной дескрипции в идентифицирующую дескрипцию, которая становится именем собственным для референта. Имена собственные эпического дискурса характеризуются наличием коннотативного и сигнификативного компонентов значения.

Проводится сопоставление семантики биноминативных посессивных конструкций в тундровом ненецком языке и ваховском диалекте хантыйского языка. Для анализа передаваемых лично-притяжательными аффиксами отношений использовался узкий подход к описанию семантической категории посессивности. Определены тематические классы лексем, принимающих лично-притяжательные аффиксы, выявлена специфика посессивных показателей в рамках каждого класса. Актуальность исследования заключается в социокультурной значимости изучения категории посессивности и средств ее выражения, кроме того, в данной статье типологическому и сравнительному анализу подвергается материал языков, находящихся под угрозой исчезновения. Исследование проведено на материале корпуса фольклорных текстов на тундровом ненецком языке и консультаций с информантами, а также на основе полевых материалов автора на ваховском диалекте хантыйского языка.

В статье выполнен анализ семантического и прагматического потенциала лексемы птица и шире - орнитологической лексики, в которую включены дериваты слова птица и номинации атрибутов и действий, птице свойственных. Эмпирическая база расширена устойчивыми выражениями (фразеологическими единицами, речевыми формулами и прецедентными фактами), которые формируют широкое ассоциативное поле вокруг наших представлений о птицах. Основываясь на многочисленных языковых и речевых фактах, невозможно отрицать действия универсального когнитивного механизма уподобления антропологических признаков (внешнего вида, поведения, движений / перемещений, эмоций, интеллекта, речи, социального статуса) орнитологическим. Маркерами такого уподобления служат метафорические и идиоматические значения лексем из функционально-семантического кластера «Птица». Устойчивость воспроизведения метафор на основе орнитологической лексики свидетельствует о культурно-эстетической ценности и актуальности концепта ПТИЦА в разных типах современного русского дискурса. При этом образ ПТИЦЫ не однозначен, так как системные и контекстуальные оценки полярны или амбивалентны, что создает условия для дальнейшей разработки этого концепта, а также средств его вербализации в разных направлениях - деривационном и семантическом.

Рассматриваются гуттуральные согласные типа «k» южнокёнсанского диалекта корейского языка по экспериментальным данным. При выполнении работы использовалась комплексная методика, включающая как собственно лингвистические, так и аппаратные методы исследования. Гуттуральные согласные рассматриваются по таким параметрам, как долгота звука, наличие или отсутствие аспирации, смычность - щелинность, наличие или отсутствие взрыва. Согласно нашим данным, в инициальной позиции все оттенки фонем являются глухими. Статистические данные показали, что долгота звука является дифференциальным признаком не для всех фонем. Аспирация в той или иной степени присутствует в оттенках всех фонем. В результате детального анализа были выявлены фонетические трансформации придыхательных и сильных гуттуральных звуков в инициальной позиции.

Представлено исследование междометий в трех текстах японских комиксов. На основании исследования были выявлены междометия, не зафиксированные в толковых словарях. В статье описываются характеристики некоторых необычных междометий, даны их толкования на основе употребления в тексте манга, а также определены функциональные виды. Кроме того, в статье приводятся статистические данные приращения новых междометий. Материалы исследования могут быть использованы для создания специализированного словаря междометий.

Анализируется языковое проявление метафоры с областью-источником ‘цвет металла’. Показано, что если название металла участвует в метафорическом процессе, то среди его производных значений обязательно присутствует колористическое значение. Это подтверждает вывод о том, что знак ‘цвет’ для металла является одним из наиболее когнитивно значимых. Объекты, цвет которых определяется через сопоставление с цветом серебра, платины, железа или стали, часто одинаковы, и их цвет может незначительно отличаться. Сравнение с металлом дает наиболее точное представление о цвете этих объектов. Для носителя русского языка эти металлы различаются по цвету, они обладают сложным оттенком, противопоставленным основным цветам. Уточняется, какие участки цветового спектра в русской языковой картине мира соотносятся с цветом железа, стали, серебра и платины. Демонстрируется, что цвет металла используется в качестве когнитивной опоры при наименовании других фрагментов действительности. Доказывается, что цветообозначения, отсылающие к цвету металла, номинируют тонкие цветовые или аксиологические различия.

Проводится контрастивный анализ категорий истины и лжи во французской и русской языковой картинах мира. Исследование проводилось методом анализа этимологии указанных понятий, их мифологической обработки и репрезентации, проанализирована сочетаемость слов и их синонимов в сопоставительном аспекте, проведена реконструкция и сравнение вещественных коннотаций (по В. А. Успенскому) центральных понятий из синонимических рядов, результаты представлены в стандартизованном виде, дающем возможность сравнивать результаты. Отличительной особенностью французского обыденного сознания является отсутствие понятия истина при наличии субъективно интерпретируемого понятия правда . При этом другие мыслительные категории во французском языке, такие как причина , следствие и цель , демонстрируют устойчивую двойственность в аспекте объективности / субъективности. Французское понятие лжи ( mensonge (сущ., ж. р.)) близко к русскому понятию лжи , у него имеется аналогичный набор значений. В русской языковой картине в этой области отчетливо демонстрируется разделение понятийного поля на верх и низ, высшее и земное. Представление о небесной жизни, где действуют добро и зло, а не пантеон богов, показывает связанность русского сознания в этой области с христианской, а не языческой трактовкой мира. Для французского менталитета характерно доминирование античного взгляда на жизнь над христианским, выражающегося, например, в смешении понятий обмана и вымысла: первое связано с намерением обмануть, второе - развлечь. Эта корреляция напрямую соотносится с античными истоками представлений в этой сфере и нашло отражение во многих европейских языках.

Цель статьи - исследовать религиозные влияния, испытанные в детстве В. А. Жуковским, поэтом, для которого религиозные темы на протяжении всей жизни были одними из магистральных в творчестве. Жуковский не оставил воспоминаний о своем детстве, и об этом периоде его биографии приходится судить по немногим источникам - мемуарам его племянницы А. П. Зонтаг, а также по книге К. К. Зейдлица «Жизнь и поэзия Жуковского», в которой были учтены замечания, сделанные на эти воспоминания сестрой А. П. Зонтаг А. П. Елагиной. Хотя ни в мемуарах Зонтаг, ни в книге Зейдлица тема детской религиозности Жуковского не акцентируется, основываясь на них, а также на семейных хрониках круга Буниных - Протасовых - Юшковых - Елагиных - Беэров, можно выявить те религиозные влияния, которые поэт испытал в своем детстве. Для семейства Буниных, как и для большинства провинциальных дворянских семейств, было характерно причудливое переплетение европеизированных и патриархальных, тесно связанных с православным укладом, форм повседневности. Это сказалось даже в самом устройстве усадебного пространства родового гнезда Буниных - имения Мишенского. Оно было расположено неподалеку от знаменитого Жабынского монастыря, в усадьбе был хорошо слышен колокольный звон церквей и монастырей г. Белева. Поблизости от барского дома находился каменный храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы. За богослужением в нем звучало прекрасное церковное пение, которым руководил крестный отец В. А. Жуковского - А. Г. Жуковский. Храм был богато украшен иконами. Местное предание конца XIX в. приписывало В. А. Жуковскому авторство двух из них - храмовой иконы Свт. Николая в иконостасе никольского придела и иконы Благовещения Пресвятой Богородицы. Посещение этого храма не могло не производить на Жуковского глубокого религиозного и эстетического впечатления. На религиозное воспитание Жуковского не могли не оказывать влияния и слышанные им в детстве семейные предания о разного рода чудесах и необычных случаях, происходивших в родственном кругу Буниных. Часть описанных в семейных хрониках чудес связана с молитвенным заступничеством православных святых. Еще чаще в хрониках встречается описание не чудес, а таинственных событий, например случаев, связанных с явлением умерших. Таким образом, в обиходе жизни В. А. Жуковского в детстве присутствовали такие элементы, которые не могли не воздействовать на ребенка, пробуждая в нем влечение к красоте церковного обряда (церковное пение, иконы, колокольный звон) и эстетический интерес к сфере чудесного и таинственного.

Статья посвящена особенностям типов повествования в прозаических отрывках А. С. Пушкина. Рассмотрены два основных типа фокализации - внешняя и внутренняя. В отрывках преобладает внутренняя фокализация, гомодиегетический повествователь эксплицирован посредством самопрезентации. Черты личности пушкинского рассказчика, использующего субъектную форму изложения, проявляются в поступках, комментариях и суждениях о событиях. Внешняя фокализация в отрывках реализована в фигуре нарратора, непринужденность повествования которого создается благодаря использованию Пушкиным риторических и стилистических приемов, свойственных разговорной речи. Выбор определенного типа фокализации соответствует художественной задаче Пушкина. Внешняя фокализация создает в отрывках философскую «беспристрастность» изображения моментов жизни. Гомодиегетический герой-рассказчик как непосредственный участник событий, с одной стороны, дистанцирует автора от происходящего в тексте, а с другой - мотивирует естественность и эмоциональную напряженность речи персонажа.

Изучается изменение героя рудинского типа в поэтике прозы А. П. Чехова середины 1880-1890-х гг. Прослеживается различие в авторепрезентации подобного героя от рассказов «На пути» (1886) и «Соседи» (1892) к рассказу «У знакомых» (1898). Исповедальный монолог героев двух первых рассказов в последнем стягивается до пошлой констатации того, что «идеализм теперь не в моде». Изменяется и композиционная структура рассказов: если в первом главенствует монологическая точка зрения героя, то во втором у персонажа рудинского плана появляется оппонент, одновременно судящий и его, и себя. «Измельчание» героя во втором рассказе подчеркивается отсутствием его личностной оригинальности: он удручающе вторичен и лишь повторяет банальные фразы. В последнем анализируемом в статье рассказе ведущий персонаж аннигилирует псевдорудинскую фразеологию своего оппонента. Персонаж, называющий себя идеалистом, утрачивает все качества рудинского метатипа. Он представлен в качестве эгоиста, приспосабливающегося к обстоятельствам. Можно констатировать элиминацию рудинских черт в персонажах, которые представляют хоть близко отстоящие друг от друга, но разные поколения русской интеллигенции.

Рассматривается мотив тайны в календарных рассказах А. П. Чехова 1883-1887 гг. В ранних рассказах Чехова («Кривое зеркало» (1883), «Страшная ночь» (1884), «То была она!» (1886) и др.) мотив тайны связан со стремлением писателя развенчать веру в сверхъестественные начала. Попытки героев узнать свою судьбу, прибегая к гаданиям, приметам, обрядам и различным эзотерическим практикам, оканчиваются «отрезвляющим» столкновением с действительностью. Мистические явления объясняются посредством логики, мотив тайны нередко реализуется в юмористическом модусе. В святочном рассказе «На пути» (1886), написанном в период формирования «зрелого» творческого мировоззрения писателя (1886-1887 гг.), мотив тайны видоизменяется, приобретая бытийный характер. В повествовании отсутствуют мистические и комические элементы, автор задается вопросами о высшем смысле существования человека. Мотив тайны обнаруживается во многих произведениях писателя, обладающих календарной приуроченностью, видоизменяясь одновременно с пересмотром А. П. Чеховым своей творческой программы.